когда никто не видит, можно быть самим собой
в супе морском плавают рыбы и кости,
хмурая туве ждет на берегу гостя,
он ее восемь лет назад тут одну бросил.
неужто, стервец, воротился? так просим, просим!
а он потирает руки,
поправляет брюки,
и вытягивает ноги.
говорит, что все эти годы от скуки хлебал из гитары звуки:
"ох, прости, любимая, что плыл долго, да не суди колко.
чего задержался? так я ж волочил для тебя волка!
теперь буду трепать вас двоих за холку,
давай, поворачивай голову, вот так!".
а туве уже и не помнит, какого черта ей надо от этого гада,
и все в его бровях, ладонях и взглядах
чужое,
а на грифе — ни одного знакомого лада.
прошло восемь лет, дурак,
твоя туве стала горбата.
теперь забирай-поворачивай свои фрегаты и агрегаты,
да катись к закату,
проклятый.
хмурая туве ждет на берегу гостя,
он ее восемь лет назад тут одну бросил.
неужто, стервец, воротился? так просим, просим!
а он потирает руки,
поправляет брюки,
и вытягивает ноги.
говорит, что все эти годы от скуки хлебал из гитары звуки:
"ох, прости, любимая, что плыл долго, да не суди колко.
чего задержался? так я ж волочил для тебя волка!
теперь буду трепать вас двоих за холку,
давай, поворачивай голову, вот так!".
а туве уже и не помнит, какого черта ей надо от этого гада,
и все в его бровях, ладонях и взглядах
чужое,
а на грифе — ни одного знакомого лада.
прошло восемь лет, дурак,
твоя туве стала горбата.
теперь забирай-поворачивай свои фрегаты и агрегаты,
да катись к закату,
проклятый.